Сегодня все внимание приковано к событиям в Малороссии. Главный интерес — волнующий, болезненный — вызывает происходящее на полях сражений. Однако мы получаем сухую информацию, в которой присутствуют в основном цифры — сколько военных ВСУ уничтожено, какой урон от ракетных и орудийных ударов понес неприятель. О зарубежных источниках и говорить нечего — они лживы и пристрастны.
Впрочем, военные информаторы во все времена были «немногословны». Во-первых, говорить правду было опасно — мог разгневаться руководитель государства — император, президент, премьер-министр. И тогда — прощай высокая должность, погоны, привилегии…
Во-вторых, и это, пожалуй, главное — правдой, если она обескураживающая и печальная — можно подорвать дух людей в тылу и на передовой. Ввергнуть в депрессию, заставить опустить руки! И тогда напор вражьей силы уже не остановить…
Давно понятно, что информация — оружие мощное, многоцелевое. Со временем его роль возрастает. И использовать этот идеологический инструмент следует разумно, бережно. Но на деле часто все происходило по-другому.
Просветы в информационной тьме
Самыми известными корреспондентами Крымской войны были Николай Сокальский, его тезка Берге и сын будущего премьер-министра Российской империи Аркадий Столыпин. К слову, последний был «родом» не из пишущей братии, а из военной среды — командовал артиллерийскими батареям. Среди ближайших друзей Столыпина был Лев Толстой, который тоже был военным корреспондентом.
Хотя цензура изрядно досаждала журналистам, они порой умудрялись обходить препоны. К примеру, Берге публиковал свои материалы в форме частных писем в журнале «Москвитянин». Это была переписка двух приятелей, но — необычная. Из нее читатели получали ценные сведения о Крымской войне. В строках Берге мелькали даты, имена бойцов, подробности боевых столкновений. По сути, это были завуалированные репортажи с полей сражений.
Но это были лишь эпизоды, небольшие просветы в информационной тьме. В 1854 году историк Михаил Бутурлин писал: «Известия из Крыма становились с каждым днем все более неутешительными. Газетным официальным реляциям о ходе военных действий мы не придавали веры, так как в подобных случаях реляции отличаются сдержанностью и подчас утайкою».
Шпионы среди корреспондентов
Во время Русско-турецкой войны 1877−1878 годов представителей прессы допускали в действующую армию по просьбе ответственных редакторов и издателей газет. Среди журналистов находились не только столичные репортеры, но и их коллеги из Москвы. Одессы, Тифлиса.
На театре военных действий были аккредитованы и иностранцы, но их пускали на фронт неохотно. Корреспондент «Биржевых ведомостей» Николай Максимов — он, кстати, принимал участие в боевых действиях — объяснял это тем, что среди зарубежных корреспондентов порой скрывались шпионы.
В частности, по подозрению в шпионаже был арестован немец по фамилии Краут, выдававший себя за корреспондента Берлинского телеграфного агентства. А вот отставной генерал США Карл Тэвис предложил русским военным передавать сообщения из вражеской армии в штаб русских войск. Он участвовал в Крымской воне, хорошо знал турецкий язык, имел знакомых среди сановников Османской империи.
Тэвиса завербовали, и он стал шпионить на Россию — за весьма умеренную плату. Правда, кроме денег, после войны он получил еще и орден.
Случалось, иностранцам отказывали в аккредитации. У Михаила Газенкампфа, который заведовал делами армейской печати, состоялся такой разговор с представителем Великобритании: «Вы, милостивый государь, корреспондент какой газеты?» «Лондонского издания Daily Telegraph». «Да? Тогда просим извинить: это самая враждебная нам газета…»
«В таком случае я буду писать из Бухареста, — сообщил иностранец. И предупредил, надеясь смутить собеседника: «И намерен врать…». На что Газенкампф спокойно ответил: «Откуда хотите, только не из армии».
Разбойничье нападение
28 января 1904 года «Московский листок» вышел со следующим сообщением: «Внезапно, ночью, японцы сделали чисто разбойническое нападение на нашу морскую силу, на наши воинские суда на водах Порт-Артура… Настала грозная година, и только Помыслу Божию ведомо, чем разрешится в истории человечества это разбойничье нападение на святую Русь…
Сообщение о начале военных действий и о том, что при этом пострадали наши броненосцы, пришло в Москву около 9 часов утра, и уже через час редакции московских газет забросали московские улицы десятками тысяч экстренных прибавлений к газете. Всюду бежали разносчики с кипами листков и их буквально рвали на части…"
Цензура так распоясалась, что журналисты приходили в отчаяние. «Считаю долгом уведомить, — телеграфировал 12 декабря 1904 года в Санкт-Петербург корреспондент Санкт-Петербургского телеграфного агентства Василий Новицкий своему начальству, — подвергаюсь большим стеснениям цензуры. Не имею возможности сообщать интересные сведения. Телеграммы бессодержательны, бесцветны. Не признаете ли полезным… снестись с главнокомандующим для предоставления вашим корреспондентам некоторой свободы…»
Однако цензура продолжала кромсать очерки и репортажи с фронта. Тем паче, что главнокомандующий Русской армией, действовавшей против японцев, генерал Алексей Куропаткин скептически относился к пребыванию в действующей армии журналистов и не пошевелил пальцем, чтобы облегчить их работу.
Газеты с белыми пятнами
Во время Первой мировой войны Российскую империю охватил небывалый патриотический порыв. Но во многих корреспонденциях не было ничего, кроме напыщенных слов и ругани в адрес германцев и их кайзера. Историк и издатель Сергей Мельгунов писал: «Наша печать за самым малым исключением повинна в тяжком грехе распространения тенденциозных сведений, нервирующих русское общество, культивирующих напряженную атмосферу шовинистической вражды, при которой теряется самообладание и способность критически относиться к окружающим явлениям».
Однако подобная ситуация сложилась не только по вине журналистов.
Они вынуждены были пользоваться слухами — иногда самыми невероятными, и эти бредни шли в массы. Это не устраивало и правительство, поэтому в 1915 году при Ставке Верховного главнокомандующего было сформировано Бюро печати, руководство которым доверили журналисту Михаилу Лемке. Он просматривал и редактировал материалы аккредитованных журналистов перед отправкой в издания. Этим же занимались офицеры, входящие в бюро. Военные проводили брифинги, готовили военные обозрения.
После этого материалы проходили еще одну цензуру — проверкой текстов непосредственно перед публикацией занимались сотрудники Департамента полиции. Они были чрезвычайно строги — случалось, вымарывали целые абзацы. А то и вовсе снимали материалы, и газеты выходили с белыми пятнами.
Писал с фронта под псевдонимом известный военачальник Антон Деникин. Вот несколько его строк: «Все меньше и меньше становится оптимистов, которые продолжают верить в возможность мирного выхода из современного мирового кризиса. Кровавый оскал войны глядит со всех сторон — более страшный, чем когда бы то ни было».
Смерть ради жизни
Во время Великой Отечественной войны все официальные сообщения исходили от Совинформбюро, подчиненного ЦК ВКП (б). Там цензура была очень бдительная. Такая, что по газетным сообщениям трудно было понять, где идут бои, да и вообще, что происходит на фронте. Журналисты — среди них были известные советские писатели — в основном писали о локальных боях, подвигах красноармейцев, количестве убитых немцев, взятых трофеях.
Газеты публиковали патриотические материалы, создавали положительный образ солдат Красной армии и рисовали в черных красках врагов. Необходимо было поднять дух народа, поднять его на борьбу с завоевателями.
И эта задача выполнялась, благо талантливых перьев хватало. Ярким примером могут служить яростные, обличающие репортажи Ильи Эренбурга. Вот несколько строк, пышущих гневом и благородной яростью: «Против нас идут кавалеры черепа. От них веет могильным тленом. И вот один из этих служителей смерти говорит, что мы презираем жизнь. Слепец, он видел, как русские идут в бой, он видел, как русские не боятся огня, и он не понял одного: не жизнь мы презираем — смерть. И, если будет нужно, каждый из нас примет смерть ради жизни, ради счастья наших детей, ради чести нашей земли…»
Советские журналисты, работавшие в центральных и фронтовых изданиях не только бегали «с лейкой и блокнотом», но и воевали — с винтовкой и пулеметом. Как, например, Константин Симонов, который летом 1941 году вместе с другими красноармейцами выходил из окружения…
Сегодня тревога стала нашей неотлучной спутницей. Сердце наполняется болью, когда мы думаем о том, что происходит в объятой огнем Малороссии. Все мысли — о живущих там людях, которые страдают, о воинах, которые там сражаются…
Мы, россияне, имеем право знать больше и должны быть в курсе фронтовых дел. Не только, когда правда — радостная и вдохновляющая, но и если она горькая.